Ополченец из США: Не сомневайтесь – мы удержим фронт, а киевский режим уничтожит сам себя

С начала войны Донбасс приезжают защищать добровольцы из разных стран: Сербии, Словакии, Чехии, Польши, Испании. Случается, что для помощи ДНР люди пересекают океан. Так, довелось повидать здесь врача из Чили. Или вот, достаточно известная в Донецке личность – американец Рассел, воюющий в армии ДНР под позывным «Техас». Интервью с добровольцем-коммунистом из США, принявшим Православие и гражданство Донецкой Республики, для «ПолитНавигатора» записала журналист «Комсомольской правды-Донбасс» Ольга Жукова.

Подпишитесь на новости «ПолитНавигатор» в Telegram, Facebook,  Одноклассниках или Вконтакте

Подпишитесь на новости «ПолитНавигатор» в ТамТам, Яндекс.Дзен, Telegram, Одноклассниках, Вконтакте, каналы YouTube и TikTok.
Для подписки на уведомления в баузере нажмите здесь.

– Рассел, когда и как вы оказались в ДНР?

– В декабре 2014 года. Я смотрел телевизор, читал интернет, знал про зверства и военные преступления ВСУ, про события в Одессе, Мариуполе, Луганске. Я понимал, что все события на майдане от начала и до конца срежессированы и организованы правительством США, а нынешний киевский режим не более чем американские марионетки. Как гражданин США я чувствовал свою ответственность за произошедшее и понял, что обязан приехать сюда, чтобы воевать против тех, кто совершает преступления под руководством правительства моей страны. Чтобы показать жителям Донбасса, что не все американцы фашисты и преступники.

– Вы выросли в США?

– Да.

– Почему вы тогда полагаете, что правительство США делает неправильные вещи? Большинство американцев его поддерживает.

– Войны во Вьетнаме, Афганистане, Ливии, Ираке, Югославии – это не просто войны, это агрессивные войны, развязанные США под надуманными предлогами и с преступными намерениями. И когда я увидел, что они делают на Украине, понял, что сам должен что-то сделать.

– Многие в Америке думают так же, как вы?

– Нет, но с каждым днём таких людей становится всё больше. Американцам столько лет вешали лапшу на уши, и, тем не менее, они потихоньку начинают понимать, что к чему, и кто здесь на самом деле хорошие парни, а кто плохие.

– Рассел, сколько вам лет, есть ли у вас семья?

– Как семья отнеслась к вашему решению?

– Впервые я сказал им, что собираюсь отправиться на Донбасс в июне 2014-го, как раз после удара украинских ВВС по Луганску. Я видел репортаж, там была женщина, её звали Инна Кукуруза, одна из раненых в той атаке. Она будто смотрела на меня и спрашивала: «Что ты собираешься с этим делать?». И я сказал: «Я еду».

– Именно тогда вы решились?

Буквально через пять минут после того, как приехал в Донецк, я услышал звуки сильного обстрела. При этом прохожие, таксисты, бабушки – вели себя, как будто ничего не происходит. Это меня удивило, но я понял, что должен как-то так же это всё воспринимать.

– До Донбасса вы где-то ещё воевали?

– Три года – с 1981 по 1984-й – служил в американской армии, в том числе в Западной Германии. Я специалист по минно-взрывному делу. Но в боевых действиях не участвовал.

– И вот приехали вы на автовокзал “Южный” и?

31 декабря я прибыл под аэропорт, на позиции возле Иверского монастыря. И сразу попал в очень сильный бой. В январе вместе со «Спартой» штурмовали новый терминал, с «Сомали» пытались повалить диспетчерскую вышку. В итоге в районе аэропорта я провёл три месяца, потом ещё столько же – недалеко от посёлка Спартак.

Уже там, на Спартаке, в марте 2015 года мы ожидали серьёзное украинское наступление, наша позиция была сильно выдвинута вперед, в сторону ВСУ. Украинцы были с трёх сторон: с севера, запада и востока, и только с юга были наши тылы. В эфире мы слышали американскую, польскую речь. Против нас стояло порядка двухсот человек, нас было меньше двадцати. Я вспоминал битву при Аламо 1836 года, когда 183 техасца обороняли крепость от мексиканцев, которых было больше двух тысяч.

– Техас? Там что-то похожее на события в Донбассе происходило?

– Думаю, похоже. После той войны Техас в течение двадцати лет был независимым государством. В состав США он вошёл при условии, что сможет в любое время выйти. Техас лишили этой  возможности после гражданской войны, где он выступил на стороне Конфедерации. Однако многие техасцы и сегодня помнят о прошлом и думают о независимости.

– И много так думают?

– Достаточно. Точно так же, как в Калифорнии, на Гавайях, на Аляске. Я провёл на Аляске шесть месяцев в 2000-м году, там, кстати, много русских. И там живут очень серьёзные люди, другие в тех суровых краях не выживают.

– Как власти США будут реагировать, если техасцы все-таки решатся на протест?

– В США, если в толпе из сотни протестующих найдётся один, который бросит в полицейских коктейль Молотова, те немедленно откроют огонь на поражение по всей толпе.

– Почему американцы тогда не позволяли Януковичу стрелять?

– Это хороший вопрос. Я не знаю. Однако пожелания США это не всё: посмотрите, что происходило в Минске. Но Лукашенко далеко не Янукович. Я смотрел видео из Белоруссии, там ясно видно, что протестующие были вооружены, у одного из них определённо был пистолет Макарова.

– Может быть, это не боевой ствол, а травматический или пневматический? Внешне отличить почти невозможно…

– Может быть. Американский полицейский точно не стал бы разбираться.

– Вы полагаете, у белорусских оппозиционеров есть оружие?

– Вполне вероятно. Я заметил в минской толпе людей в форме «Правого сектора», до Украины оттуда рукой подать. Не думаю, что провезти оружие через границу большая проблема.

– Вы помните свой первый бой?

– Конечно. Это был Новый год 2015-го. После ужина я пил чай со своим командиром. Электричества не было, только свечи. Командира звали «Рим», он был большим человеком в Макеевке и обладал таким, знаете, громоподобным голосом. Говорил не то чтобы громко, но так глубоко, основательно. Как стрельба далёкой артиллерии.

Я очень плохо говорю по-русски, но он как-то объяснил мне, что по радио передали: через десять минут укропы пойдут в атаку. Мы тогда исключительно оборонялись. Я надел бронежилет, каску, взял автомат и занял позицию на чердаке, рядом со снайпером, которого прикрывал. Мы стреляли через окно.

Была уже ночь, в один момент мы увидели летящий в нашу сторону зелёный трассер. Один трассер означает, как правило, три-четыре пули. Когда прилетело прямо в наше окно, мы засмеялись, потому что они промахнулись, а мы продолжили бой.

– Военные часто говорят, что в своём первом бою воюют обычно один-два новобранца, остальные прячутся, потому как страшно.

– Мне не было страшно. Когда я только приехал сюда, вообще думал, что зиму не переживу. Мне было 54 года, и настроение было такое, что если суждено получить пулю, пусть я буду на месте какого-нибудь двадцатилетнего парня. Нет, я вовсе не хотел умирать или даже получить ранение, но у меня всегда была с собой граната, потому как я знал, что предпочту смерть плену. Желания погибнуть в бою не было, но внутренне я был к этому готов.

Следующая позиция, на которой я воевал, называлась «Уши». Там мало стреляли из лёгкого оружия, зато активно работала артиллерия, 122 миллиметра, 152 миллиметра. 152-мм снаряды падали в 20 метрах от меня, такой снаряд запросто разносит две рядом стоящие машины. И украинские артиллеристы точно знали, в каком именно доме мы находимся. Нам повезло: вокруг было много высоких деревьев, они спасали нашу жизнь много раз. Знаете, некоторое время в Америке моя работа была спиливать деревья, и теперь мне немного стыдно. Наверное, никогда больше этим заниматься не буду.

– Иностранные солдаты с той стороны попадали к вам в плен?

– Я ни одного не видел. Но речь поляков, американцев, грузин мы регулярно слышали в эфире. Я лично слышал.

– Как вы определили, что это были именно американцы? По-английски говорят многие.

– По произношению.

– Вы общаетесь с американскими военными в интернете? 

– Несколько раз было. Он воюет на той стороне в рядах «Правого сектора», довольно известный персонаж по имени Крэйг Лэнг. Полагаю, он приехал ради денег, в Америке у него финансовые проблемы. Плохой солдат.

– Как вы считаете, насколько важно признание Россией докуменов ДНР?

– Да, конечно. На Донбассе живут русские люди, и поддержка России для них очень важна. Кстати, я сам подал заявление на получение паспорта ДНР.

– Вы не планируете возвращаться в Америку?

– Нет. С точки зрения властей США я террорист. Не знаю, отправят ли меня в случае приезда в Гуантанамо, но проверять нет никакого желания.

– А как же семья?

– Если есть желание, они всегда могу приехать ко мне сюда.

– Скучаете? 

– Конечно. Регулярно общаемся через интернет. Мы очень близки, особенно были близки с братом. Помню, в сентябре 2015-го разговаривал с ним, и как раз в это время украинская артиллерия обстреливала Донецк. Я вышел на балкон с ноутбуком, показал ему, что происходит, и сказал: «Вот, смотри». После этого мы долго говорили, о смысле жизни, о смерти… Через месяц мой брат умер, это было очень неожиданно. У него случился инфаркт. Знаете, в этом какая-то жуткая ирония: я здесь, на войне, он там, дома, а умер не я, а он. Все мы смертны.

– Вы тяжело это переживаете?

– Да. Но мне помогает Бог. Я крещён в Православии. В храм каждый день не хожу, но молюсь ежедневно. Молитва очень помогает, если знаешь, что можешь умереть в любой момент
– Вы достаточно известны в республиках. Не думали, что вам может угрожать что-то помимо боевых действий?

– Да, меня тут многие знают, и на той стороне тоже. Понимаю, что могу стать мишенью для диверсантов. Я хожу по улицам, люди меня узнают, просят сфотографироваться. При этом мне ясно, что не каждый, кто узнает меня на улице, мой друг. Здесь есть разные люди.

– Вы серьёзно опасаетесь за свою жизнь?

– Умереть не так страшно, как попасть в плен.

– Какими вы видите перспективы Донбасса, Украины?

– Их несложно видеть. Не сомневаюсь, что мы удержим фронт, а киевский режим в конце концов уничтожит сам себя. Посмотрите, что происходит в Харькове, в Киеве, «Правый сектор» воюет с украинской армией. О каком государстве можно тут говорить?

– Однажды я видела вас в компании очень красивой девушки…

– Да, мы планируем пожениться, создать семью. Если Рассел по-русски Руслан, она – моя Людмила. Она коренная дончанка, преподаёт английский язык.

– Вы не разочаровались в своих представлениях о Донбассе, приехав сюда?

– Ни в коем случае. Природа, земля, люди здесь невероятно красивы. Это лучшее место на Земле, где я когда-либо был. Я вообще считаю, что вся моя предыдущая жизнь была лишь подготовкой к этой поездке. Донбасс – это моя судьба. Это мой дом.